Ректор ТГУ Эдуард Галажинский ответил на вопросы газеты «Ведомости»:
– Современное общество – это общество высоких технологий, включая High-Hume. Какое определение вы дали бы этому явлению?
– Появление высоких гуманитарных (High-Hume) и технических (High-Tech) технологий связано с нарастающей сложностью окружающего мира, общества и самого человека. Те и другие технологии являются основным механизмом новаций и развития, обеспечивающим цивилизационные завоевания. Есть у них и еще одна общая характеристика – это амбивалентность, или противоречивость. И она требует особого внимания, поскольку последствия применений любых высоких технологий могут быть как позитивными, так и негативными для общества. Это зависит от ценностных и целевых установок тех, кто разрабатывает и применяет эти технологии. Таким образом, High-Tech – это не только «умные дома» и «роботы-няньки», но и технические средства для несанкционированного вторжения в частную жизнь и технологии превентивного удара. А High-Hume – это не только содействие личностному и профессиональному росту, но и массовые или точечные манипуляции с сознанием и подсознанием. Отсюда становится понятным, что единого определения, справедливого абсолютно для всех высоких технологий, быть не может.
Тем не менее попробуем сосредоточиться на понимании High-Hume с позиции гуманистической психологии, изучающей целостного человека в его высших проявлениях: состоянии любви и творчества, свободы и ответственности, переживании мира и межличностного общения. При таком подходе High-Hume – это гуманитарные технологии, которым свойственна открытость целей и диалогичность и которые направлены на саморазвитие и самоактуализацию человека с учетом всей его сложности и многомерности его жизненного мира. Например, это технологии построения организационной среды в опоре на внутреннюю, а не внешнюю мотивацию. В частности, на интерес к профессии, желание работать в креативной атмосфере, потребность не только в коллективной, но и одиночной деятельности и т.д. Проще говоря, это создание условий, при которых человек трудится более увлеченно, а значит, и более продуктивно. Именно такие высокие гуманитарные технологии применяют крупные IT-компании. «Гугл-офисы» создаются как пространства для работы и одновременно как пространства для жизни. Ибо работа – это часть жизни. С одной стороны, здесь присутствуют жесткие правила бизнеса – технические задания, сроки, качество, с другой – гибкая и комфортная среда, стимулирующая сотрудников к новым профессиональным успехам.
– Сегодня многие говорят о кризисе гуманитарных наук. Вы согласны с этим утверждением?
– Констатация кризиса гуманитарных наук стала общим местом еще с середины ХХ века. Можно много рассуждать о его предпосылках, формах проявления и последствиях. Но не актуальнее ли сегодня говорить о кризисе социально-гуманитарных практик, а не наук? Философия, психология, социология, культурология, филология, коммуникативистика и прочие дисциплины социально-гуманитарного направления находятся отнюдь не в застывшем состоянии. Каждая из них может предъявить свои серьезные достижения. Вопрос в том, всегда ли общество готово ими воспользоваться? На примере этих же High-Hume хорошо видно, что, к сожалению, манипулятивные технологии востребованы гораздо больше, чем гуманистические. В мире много пиара, но мало настоящего диалога с общественностью. Предпринимателю проще выстраивать отношения со своими сотрудниками, опираясь не на их внутреннюю мотивацию, а на внешнюю: на страх быть уволенными, штрафные санкции и прочее. Но это проблема уже не научная. Или, по крайней мере, не только научная.
– Какие факторы позволяли сохранить баланс «человеческого» и «технологического» в XIX веке?
– Этот баланс существовал не только в XIX веке, ведь человечеству удавалось выживать и раньше. Российский ученый Акоп Назаретян разработал модель техно-гуманитарного баланса, описывающую причинную зависимость между человеческой деятельностью, антропогенными кризисами, социальными катастрофами и социально-историческим прогрессом. Она заключается в том, что рост технологической мощи повышает внешнюю устойчивость общества, но одновременно с этим усиливается ощущение всемогущества и безнаказанности. И чем больше объем ресурсов для экстенсивного роста у общества и дольше не поступает обратная отрицательная связь от среды, тем устойчивее выработанные поведенческие стереотипы и меньше шансов на благополучное разрешение кризиса. В итоге возрастает социальное насилие, разрушается природная среда. Общество начинает всё больше и больше зависеть от колебаний настроений масс и решений своих лидеров. Таким образом, снижается его внутренняя устойчивость. Она восстанавливается только в том случае, если возросшее инструментальное могущество начинает компенсироваться совершенствованием культурно-психологических факторов-регуляторов: законов, морали, традиций, поведенческих установок и пр. В противном случае, как считает Назаретян, общество подрывает природные и геополитические основы своего существования и становится жертвой собственного декомпенсированного могущества. Отсюда вывод: чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные средства сдерживания агрессии необходимы для сохранения общества.
– Связано ли отсутствие «революций» в нетехнологических направлениях со слабой возможностью их коммерциализации? Есть ли возможность нивелировать этот разрыв в гуманитарных областях?
– Отсутствие «революций» в нетехнологических сферах – это спорная точка зрения. Если речь идет о научной революции (то есть о смене парадигм, типов мышления и господствующих теорий), то в естественных и технических областях она более заметна, поскольку эти сферы долгое время были монопарадигмальны. Иначе говоря, человечество более 200 лет жило в мире, описанном Исааком Ньютоном. Поэтому оно не могло не заметить революционной теории относительности Альберта Эйнштейна, кардинально изменившей привычные представления о времени и пространстве. Гуманитарное же знание изначально полипарадигмально: здесь всегда присутствует множество различных концепций, часто альтернативных. Нет резкой смены одной на другую, поэтому в определенном смысле «революции» здесь не фиксируются.
Если же речь идет о «революции» как появлении принципиально новых – революционных – технологий, то не являются ли High-Hume таким примером? Их коммерциализация не только возможна, но еще и в колоссальных масштабах. Племянник Зигмунда Фрейда – теоретик и практик PR Эдвард Бернейс – был включен в число ста наиболее влиятельных американцев ХХ века, по сути, именно за коммерциализацию идей своего дяди. Своим процветанием ему обязаны крупнейшие компании США.
Другое дело, что эти высокие гуманитарные технологии применялись Бернейсом с целью воздействия на массовое сознание и манипуляции с ним. Но если мы говорим о High-Hume с позиций гуманистической психологии, то здесь коммерциализация не может быть основной целью и проявляется лишь опосредованно.
Реальные революции в наше время могут происходить только на стыке самых разных естественных, социально-гуманитарных и технических дисциплин. Кстати, закон техно-гуманитарного баланса Назаретяна, оцениваемый многими как настоящий прорыв в понимании механизмов развития цивилизаций, является одним из примеров такого трансдисциплинарного подхода. Он возник в результате интегрирования знаний из социальной психологии, антропологии, социальной философии, социологии, истории, политологии, экологии и синергетики. Сбывается предвидение Владимира Вернадского, считавшего, что будущая наука будет внутренне выстраиваться не по дисциплинам, а по проблемам. Поэтому, если «разрывы» и существуют, то не в гуманитарных науках, а в умении человека видеть проблемы во всей их сложности и многоаспектности.
– Есть ли у человечества шанс вернуть прежний баланс, прежде чем «роботизированное» общество поглотит «человеческое»?
– Скорее, не «вернуть прежний баланс», а создать новый. Пока человечество производит роботов, а не наоборот, значит, определенный баланс уже присутствует.
Хотя кризис уже тоже явно намечается. И задачей High-Hume в их гуманистическом варианте как раз и является формирование и поддержание техно-гуманитарного баланса. Чтобы реализовать шанс не превратиться в «роботизированное» общество, значительной части человечества нужно поверить, что выражение «красота спасет мир» – это не литературно-философская утопия, а вполне прагматичная стратегия выживания. Если под «красотой» понимать те самые наивысшие (в ценностном отношении) проявления и формы самореализации человека, о которых говорилось выше. Они и будут отличать людей от самых совершенных роботов.
– Какое место занимает и может занимать в будущем гуманитарий в технологическом обществе?
– Уже давно ясно, что любая технологическая новация должна проходить не только техническую, но и гуманитарную экспертизу в целях выявления ее возможных негативных последствий для людей. Однако технократы пока не стремятся делить почетные места в обществе с гуманитариями. Но им придется это сделать, если они не хотят, чтобы на новом витке развития цивилизации повторилась «катастрофа бронзового века» и человечество было бы вынуждено начинать всё с нуля. Все-таки история кое-чему учит, раз, несмотря на беспрецедентное наращивание боевых технологий, коэффициент кровопролитности общества не растет. Хочется верить, что запрос на практики, сохраняющие и развивающие человеческое в человеке, многократно увеличится. Ведь только человек мыслящий и чувствующий способен обратить технологии себе на пользу. Отсюда задача всех вузов – формировать у будущих профессионалов субъектность и ответственность за свои решения независимо от того, готовят ли они инженеров-технологов или гуманитариев.
Постскриптум:
Цель рубрики – не только информировать сотрудников и студентов ТГУ о каких-то важных событиях, но и вовлекать их в процессы принятия совместных решений. А для этого необходимо подробное проговаривание контекстов жизни университета и всего, что с этим связано. Иначе поставленная цель не может быть достигнута. Поэтому тексты этой рубрики по определению не могут быть короткими!
Эдуард Галажинский,
ректор Томского государственного университета,
доктор психологических наук, профессор