Мы вступили в тот период, который можно обозначить как «время собирать камни» или время отвечать на самые трудные вопросы. В том числе касающиеся науки, культуры и образования. Сегодня они стали занимать в отечественном общественном дискурсе столь же важное место, что и проблемы внешней политики и экономики России. Вероятно, потому, что многие вдруг осознали их тесную связь с важнейшими событиями, происходящими сейчас в стране и мире. Что это за вопросы? Вот они:

• Является ли научно-технологический прогресс благом или проклятьем для человечества?

• Компенсирует ли технологический суверенитет страны потерю её интеллектуального суверенитета?

• Не пора ли открывать социально-гуманитарный и культурный «фронт» для борьбы с дискурсом подчинения западным ценностям и стандартам, включая образовательные и научные?

• Нужно ли отказываться от Болонской системы высшего образования, если она «отказалась» от российского участия?

• Как формировать критическое мышление молодёжи и её любовь к Родине?

Пока что эти и другие не менее животрепещущие вопросы обсуждают, в основном, лидеры общественного мнения: политики, писатели, телеведущие, журналисты, блогеры. Но они не являются руководителями научных и вузовских структур, непосредственно участвующими в разработке и реализации соответствующих политик. 

Поэтому нам было особенно интересно задать эти сложные вопросы ректору Национального исследовательского Томского государственного университета Эдуарду Владимировичу Галажинскому. Наша первая беседа была посвящена научно-технологическому прогрессу, его роли в жизни современного социума и обеспечении суверенитета страны. 

– Эдуард Владимирович, устойчивое словосочетание «научно-технологический прогресс» сопровождает нас, как минимум, со средних классов общеобразовательной школы. Отсюда возникает столь же устойчивое мнение, что мы все, конечно же, знаем, что это такое. Тем не менее, с некоторых пор в обществе к этому явлению сложилось двойственное отношение. Одни воспринимают его как несомненное благо, дарующее человечеству новые возможности, другие – как неизбежное зло, которое рано или поздно погубит земную цивилизацию. И похоже, что в свете происходящих в мире террористических актов и военных конфликтов с применением высокотехнологичного оружия огромной убойной силы, это произойдёт скорее рано, чем поздно. Что вы думаете по этому поводу? 

– Действительно, в последние два десятилетия в обществе преобладают особенно пессимистические настроения в отношении научно-технологического прогресса. Это связано со многими факторами. Не только с боязнью выхода технологий из-под контроля человека и их «самовоспроизводством», которое предвещает техносингулярность Рэя Курцвейла, но и, например, с тем, что большинство людей, желая более высокого уровня жизни и комфорта с помощью современных технологий, не хотят обременять себя постоянной заботой о природе. В результате этого истощаются ресурсы пресной воды, в океанах появляются огромные полиэтиленовые «острова», от недостатка очистных сооружений и мусороперерабатывающих комбинатов начинает задыхаться вся планета и сами люди. А ведь есть ещё и «высокотехнологический» мусор, накопившийся за 60 лет освоения космоса!

Можно привести колоссальное количество других примеров, подтверждающих тезис об относительно быстром «конце света» из-за технологического прогресса. Особенно, если они касаются разработок и производства новейшего оружия. Неудивительно, что для очень многих людей, а не только социальных философов, картина сегодняшнего и завтрашнего мира приобрела исключительно мрачные краски.

– Получается парадокс: новые технологии производятся, но самого прогресса как поступательного движения вперёд, то есть к лучшему, нет?

– Ну это как посмотреть. Канадско-американский психолог-когнитивист и популяризатор науки Стивен Пинкер в 2018 году нарисовал в своей книге «Просвещение продолжается: В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса» совершенно другую – яркую и радостную – картину мира как результат научно-технологического прогресса. С учётом сказанного выше, на первый взгляд это кажется невероятным. Тем не менее, Пинкер поставил перед собой такую сверхзадачу: доказать впавшему в пессимизм и отчаянье человечеству, что прогресс – это действительно благо и поступательный путь к светлому будущему, ставший возможным именно благодаря науке.

Для начала он объяснил, что причиной всех упаднических настроений являются когнитивные искажения, свойственные всем людям, которые совершенно сознательно и безжалостно культивируют СМИ и разного рода конспирологи. Например, если большинство средств массовой информации одновременно сообщают об эпидемии или терроризме, то обывателю они кажутся более масштабными, чем есть на самом деле. Или вот такая особенность, свойственная каждому человеку: выделение из потока информации и запоминание, прежде всего, негативных, а не позитивных событий. Для преодоления этих когнитивных искажений нужно специально тренировать свой мозг. Многие ли это делают? Вот и получается, что подавляющая часть оставшихся в памяти впечатлений подтверждает катастрофический сценарий дальнейшего развития научно-технического прогресса.

На самом же деле, по мнению Пинкера, с прогрессом всё просто замечательно. Свою точку зрения он аргументирует с помощью достоверных, подтвержденных официальными источниками, статистических данных и неоспоримых фактов. Поэтому в его книге, несмотря на жанр нон-фикшн, есть большое количество графиков и таблиц, касающихся всех основных сфер жизнедеятельности общества по мере его становления. И все они подтверждают, что на планете Земля «жить стало лучше, жить стало веселее»: по сравнению с более ранними временами к концу 20 – началу 21 века в 2–2,5 раза увеличилась продолжительность жизни людей и значительно улучшилось её качество, если иметь в виду здоровье граждан, их питание, безопасность, образование, доступ к информации, равноправие и так далее. Многие из таблиц содержат имена конкретных учёных, чьи открытия спасли миллионы и миллионы жизней людей. 

Пример

Однако здесь сразу хочется вспомнить другого ученого, французского философа Реймона Арона, который ещё в середине 20 века высказал мысль, что общественный прогресс нельзя сводить только к статистике и калькуляции, поскольку это очень сложный и противоречивый процесс. В конце концов, он даже написал книгу «Разочарование в прогрессе». В ней он приходит к выводу, что вся история человечества говорит о том, что есть изменения социально-политические, экономические, технологические, но нет прогресса как развития по восходящей линии. Ещё один мыслитель, кажется, это был американец Вильям Пфафф, вообще считал прогресс «мёртвой идеей» и «иллюзией», которая нужна Западу только для того, чтобы проводить свою колонизаторскую политику по отношению к другим народам и навязывать им свои ценности. Иллюзорность прогресса в том, что в определенных, чаще идеологических, сферах он, вроде бы, наблюдается, а в реальности его нет. Например, никто не будет отрицать, что нормы международного права, включая права человека, непрерывно совершенствуются. Однако в моральном отношении люди не становятся лучше. Они разрушают старые ценности и не создают новых.

– Многим такой подход к прогрессу не понравится: он лишает человечество всякой надежды. Как вообще можно жить без идеи о «лучшем будущем»?

– Тем не менее, в такой парадигме жили и живут целые народы. Например, китайцы, для которых нет прогресса, но есть циклы династических империй. Эти империи абсолютно самодостаточны, живут по принципу «здесь и сейчас» и ничто их больше не интересует. Династии сменяют друг друга без поступательного движения вперёд. Ну а для тех, кто не готов распрощаться с идеей прогресса, написал свою книгу Стивен Пинкер, с которого мы начали этот разговор. Справедливости ради заметим, что он далеко не первый и не единственный, кто попытался посмотреть на прогресс как на явное благо и аргументировать свой взгляд с помощью «разумного объяснения», опираясь на факты и научные открытия. Подобную задачу ставил перед собой и британский физик и философ Дэвид Дойч в своей книге 2011 года «Начало бесконечности: объяснения, которые меняют мир». Есть мнение, что книга Дойча и повлияла на Пинкера настолько, что тот решил продолжить тему, начатую британским ученым. Согласно и тому, и другому, прогресс имеет безусловно линейный, поступательный характер. При этом Пинкер делает особый акцент на том, что главным толчком развития прогресса послужили идеи Просвещения о главенствующей и непреходящей роли научных знаний и их практического применения в жизни человека.

И этот идеологический «механизм», созданный философами-просветителями 18 века, обеспечивает бесконечный прогресс, несмотря ни на что. Таким образом, для Пинкера вся история общества – это и есть история прогресса. Великое множество фактов, приведённое в книге, не даёт читателям сомневаться в этом. Однако выборка учёных, спасших мир своими открытиями, согласно которой это были и есть, в основном, представители англо-саксонской науки, а также некоторые идеи самого автора и его политические пристрастия дают нам повод для серьёзных размышлений и сомнений.

Прежде всего, это сама идея линейного прогресса, которая в известном смысле губительна, если учесть, что мы живём в сверхсложное турбулентное время, характеризуемое нелинейными процессами с часто непредсказуемыми результатами. Удержание этой сложности и многообразия альтернативных сценариев развития общества без его перехода в хаотическое состояние является одной из главных проблем современности, но почему-то она не находит отражения в книге Пинкера. Кроме того, он искренне убеждён в том, что все технологии и даже искусственный интеллект, всегда были и будут подконтрольны человеку. На чём основана такая убежденность, непонятно. Безопасность, обеспечиваемая новейшими технологиями, для Пинкера превыше всего, включая свободу и частную жизнь. Одной из самых спорных его идей является необходимость воспитания у интеллектуалов космополитизма как чувства их непринадлежности ни к одной нации, племени или команде. По его мнению, зависимость от «племенных и командных» идей – это основной барьер к качественному мышлению. То есть по Пинкеру, национальная, институциональная и прочая самоидентичность ученых – враг прогресса. Такими же его врагами являются и консерваторы с Трампом во главе. Другое дело – лидеры вроде Билла Гейтса, Билла Клинтона и даже Джорджа Буша-младшего, «расширяющие круг своего сопереживания» и стремящиеся заботиться о здоровье не только своей нации, но и населения беднейших стран мира.

Таким образом, ратующий за космополитизм и непринадлежность к какой-либо нации и команде, сам Пинкер демонстрирует прямо противоположное, типично англо-саксонское, точнее, современное «американское» мышление, характерное не только для СМИ США, но и для большей части американского академического сообщества. Согласно ему, все страны, не входящие в англо-саксонский или «американский» мир, должны, как «туземцы», всё время догонять «локомотив» западного прогресса в целом и западных либеральных ценностей, науки и образования в частности.

– Относится ли к таким «туземцам» и Россия?

– С точки зрения таких личностей, как Стивен Пинкер, Билл Гейтс, Илон Маск и им подобных, наверное, да.

– Но ведь Россия в последние десятилетия действительно пыталась «догонять» Западную Европу и США во многих сферах, включая науку и образование.

– Так же, как и США, которые в своё время пытались догнать Советский Союз в космических технологиях, для чего существенно перестроили не только научную сферу, но и систему школьного и вузовского образования. Нет, «туземцы» по определению не способны первыми выйти в космос. Так что это не про нас.

Другое дело, что одна и та же страна, какая бы она развитая ни была, не может навсегда закрепить за собой позицию лидера в одних и тех же сферах. Её всегда будут догонять и на каком-то этапе перегонять другие страны. Однако если слишком долго идти только в фарватере чужого прогресса, всегда есть риск превратиться в технологическую «колонию», которую сначала подключают к этому прогрессу (visa-карты, интернет, социальные платформы и прочее), а потом шантажируют, грозя полным отключением. Кроме того, при этом неизбежно наступает утрата собственной идентичности. Эта тема в определенном контексте поднималась в своё время и на Западе, когда, например, французы начали протестовать против экспансии английского языка в своих университетах и школах в связи с массовым приходом в их страну со 2-й половины 20 века новейших американских технологий и заокеанской культуры.

Декретом 1972 г. во Франции были созданы специальные министерские комиссии, призванные разрабатывать французскую терминологию для новых научных и культурных реалий взамен англоязычной. В “Journal official” регулярно публикуются списки утвержденных и обязательных для употребления слов. Так, например, вместо software предлагается logiciel («программное обеспечение»); вместо hit-parade – palmarês («хит-парад»); вместо doping – dopage («допинг») и т. д. До сих пор во Франции действует весьма строгий Закон о языке (1994 г.), предусматривающий штрафные санкции за его нарушение. Согласно этому закону, французский язык является языком образования, труда, торговли и публичных услуг. Все документы должны составляться только на нём. Такие же требования касаются информации в СМИ и любой рекламы. Данный закон регламентирует статус французского языка и в сфере образования, государственного и частного: это язык обучения в школе и вузе, конкурсов и докладов, за исключением тех случаев, когда преподаватели приглашены из других стран. Неправомерное использование англоязычных терминов может стать поводом для увольнения учителя или преподавателя.

Тем не менее сегодня, несмотря на существование в ряде европейских стран законов о национальном языке и культуре, реальная культурная ситуация в них в связи с открытой миграционной политикой Евросоюза приближается к критической. Десятки миллионов иммигрантов из Африки, Ближнего Востока и других развивающихся регионов мира не только не хотят ассимилироваться с культурами принимающих их европейских государств, но и активно воздействуют на них, желая подчинить своим традициям и даже религиям. Страны, являющиеся форпостом западноевропейской цивилизации, рискуют потерять свою национальную культурную идентичность. Этот вопрос стоит настолько остро, что именно на его решение делают главные ставки некоторые европейские политические лидеры в своих избирательная кампаниях.

Не менее опасен и «культурный инбридинг» – стремление к максимальной закрытости внутри собственной культуры, способное привести к появлению огромного количества малообразованных людей, обуреваемых крайними националистическими идеями. Метафора инбридинга, как известно, пришла из биологии, где инбридинг как научное понятие обозначает «разведение внутри себя» через «самоопыление» и «самооплодотворение», неизбежным следствием чего становится вырождение. Это явление опасно для любой сферы, не только для природы и культуры. Мы, университетские люди, хоть и выступаем за «чистую линию» (ещё одна биологическая метафора, указывающая на «генетическую однородность») как преемственность научных школ и культурных традиций, но с возможностью постоянного притока «свежей крови» – новых теорий, концепций, идей; новых форм сотрудничества и так далее. Без этого синтеза традиций и инноваций нет настоящего развития. Главное – не уйти в крайности.

– Возвращаясь к Стивену Пинкеру: рекомендуете ли вы его книгу к прочтению для понимания того, что такое научно-технологический прогресс? Или это та самая «крайность», в которую лучше не уходить?

– Рекомендую, конечно. Но только в том случае, если это прочтением будет вдумчивым и критическим. Кроме того, следует помнить, что эту книгу Пинкер написал ещё до пандемии COVID-19 и острейшего противостояния между «коллективным Западом» и Россией, наметившегося с начала этого года. Возможно, если бы он писал эту книгу сегодня, его позиция относительно прогресса как однозначно поступательного движения к лучшему была бы несколько иной, не столь иллюзорной.

Здесь можно привести в качестве примера Клауса Шваба, чьи взгляды на цифровизацию общества за несколько последних лет существенно изменились. Если его книгу «Четвертая промышленная революция» 2016 года можно назвать своего рода «одой» цифровизации, то его же произведение 2020 года «COVID-19: великая перезагрузка» – это, скорее, антиутопия. Да, он не отказался от своей главной идеи, цифровизации общества как неизбежного сценария его развития, но стал видеть в этом сценарии не только светлые, но и тёмные, даже мрачные, краски. В любом случае в книге Стивена Пинкера изложена масса интересных фактов и статистических данных. В качестве полезного «справочника» по достижениям, прежде всего, западноевропейской науки и её вкладу в развитие человеческой цивилизации она вполне актуальна.

– Не пора ли создавать российский аналог такого «справочника», касающегося российских ученых и их открытий, сделавших этот мир лучше?

– Давно пора. Написано немало книг о деятельности того или иного российского или советского ученого или отечественных научных школ, но вот такой книги, где были бы представлены ВСЕ выдающиеся ученые России с их открытиями и статистическими данными, подтверждающими их огромное значение для всего человечества, я не знаю. Такая книга, а также учебные программы для старших классов школ и вузов, созданные на её основе, сегодня очень нужны.

Наши школьники и студенты в своей общей массе понятия не имеют о том, каких «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов» способна Российская земля рождать. Патриотизм и гордость за свою страну воспитываются, в том числе, и на таком знании. А его-то и нет. В лучшем случае от молодых можно услышать имена Михаила Ломоносова, Николая Лобачевского и Дмитрия Менделеева. Кто в этом виноват? Мы, старшее поколение: не объяснили, не научили, не показали, не убедили. Все последние годы младшее поколение «кормилось», в основном, «сахарным сиропом» – развлекательным контентом соцсетей с их дефицитом серьёзной пищи для ума. Нужно ли удивляться тому, что в головах нашей молодёжи (и не только) выражения «прогрессивный Запад» и «отсталая Россия» превратились в устойчивые словосочетания? Незнание истории и потенциала своей страны привело многих к полной дезориентации в сегодняшних событиях в стране и мире и глубокой депрессии. Выход один: срочно корректировать образовательную, воспитательную и информационную политики. Иначе некому будет заниматься прогрессом в нашей стране.

– Можно ли добиться существенного научно-технологического прогресса силами одной страны или этот процесс успешен только тогда, когда имеет глобальный характер?

– С одной стороны, глобалистская повестка здесь, безусловно, существует и выражается в глобальном разделении рынка труда. В сверхсложном мире без глобализации и кооперации не выжить. Пример – современная микроэлектроника и, в частности, производство микрочипов, 80% которого находится на острове Тайвань.

Чипы, производимые тайваньской компанией Taiwan Semiconductor Manufacturing Company (TSMC), присутствуют практически во всём: смартфонах, высокопроизводительных вычислительных платформах, ПК, планшетах, серверах, базовых станциях и игровых консолях, IoT-устройствах, цифровой бытовой электронике, автомобилях и почти всех системах вооружения, построенных в 21 в. Компания TSMC является самой дорогой в Азии с капитализацией 538 миллиардов долларов (данные по 2021 г.). Пандемия COVID-19 резко увеличила спрос на электронные устройства, позволяющие работать, развлекаться и общаться дистанционно. Этому также содействовал рост ВПК стран, производящих самое современное оружие. В результате в настоящее время на международном рынке чипы TSMC входят в разряд наиболее дефицитных товаров. Источники: https://overclockers.ru/hardnews/show/116986/tajvan-prodolzhit-kontrolirovat-bolee-70-kontraktnogo-p...

Почему при остром мировом дефиците микрочипов никто, кроме тайванцев, особо не рвётся их производить? Потому что заводы по их производству требуют специалистов высочайшей квалификации и сложнейшего оборудования. Соответственно, они являются самыми дорогими из всех, существующих в мировой экономике. Их не построишь быстро и где угодно. На строительство, запуск и выход на запланированные мощности таких заводов нужно не менее трёх лет и миллиарды долларов. Как конечный продукт, микрочип состоит из множества «шагов», образующих полный цикл его производства, разделенный между многими странами. Сюда входит не только разработка технологий, но и поиск, добыча и переработка редких металлов и так далее. В целом затраты на производство такого продукта от начала до конца цикла могут быть равны годовому бюджету всей страны. Недорогим чип получается только  когда производится в огромных количествах. То есть если ты делаешь миллиарды чипов, они будут дешевыми, а если тысячи, то каждый будет стоить, как самолет. Однако одной стране миллиарды чипов не нужны. Поэтому выгодней для всех, когда конечным продуктом в больших объёмах занимается только одна страна или регион, но при этом все остальные, участвуя или не участвуя в глобальной производственной цепочке, имеют возможность покупать этот продукт.

Но это палка о двух концах. Жизнь показывает, что человеческая цивилизация ещё недостаточно зрелая для такого прогрессивного экономического тренда: периодически осуществляются попытки захвата чужих ресурсов, установления экономических санкций и так далее. Иначе говоря, может наступить момент, когда экономическая целесообразность может обойтись слишком дорого с точки зрения национальных интересов и суверенитета какой-либо из стран-«покупателей» высокотехнологичного продуктов. Поэтому с одной стороны, нужно встраиваться в глобальные технологические цепочки, а с другой, иметь собственное производство жизненно важных продуктов и технологий. Первое более целесообразно экономически, второе – с точки зрения безопасности. Поэтому нужно искать баланс. Суверенитет не должен быть под угрозой. Сегодня вопросы суверенитета и идентичности – ключевые для нашей страны. Возвращаясь к вопросу, может ли страна собственными силами достичь существенного научно-технологического прогресса, я отвечу утвердительно. Россия – может, учитывая, какими огромными природными и человеческими ресурсами она обладает и какой опыт она уже имеет: подобные задачи не раз ставились в нашей стране.

В частности, в период индустриализации с конца 1920-х до начала 1940-х годов. Или после Великой Отечественной войны, когда Советский Союз всего за полтора десятилетия фактически отстроил свою мирную и военную промышленность заново, тогда как западные эксперты утверждали, что у него на это уйдут многие и многие десятилетия. В своих прогнозах они не брали в расчет российскую ментальность, русский национальный характер, его уникальную способность сопротивляться бедам и преодолевать трудности.

– Да, иногда мы и сами создаём себе трудности, чтобы потом успешно их преодолевать. Каких ошибок нам следует избегать сегодня в достижении научно-технологического прогресса?

– Самое главное – не ударяться в крайности, что тоже нам свойственно. Принципиальное значение имеет не только развитие высоких технологий или high-tech, но и высоких гуманитарных технологий – high-hume. Когда-то, в конце 1990-х – начале 2000-х, Пётр Георгиевич Щедровицкий в своих «Томских лекциях об управлении» очень точно раскрыл значение последних, рассуждая о подлинной, глубинной причине поражения СССР в «холодной войне».