Продолжаем тему «Ценности и смыслы в развитии региональной культуры». В дискуссии приняли участие ректор ТГУ Э.В. Галажинский и директор ГМИИ им. А. С. Пушкина Е.С. Лихачева.

– Эдуард Владимирович, а зачем ученым посещать музеи изящных искусств, если, конечно, там не собраны коллекции артефактов, являющихся предметом их прямого научного интереса?

– Затем, что такие музеи, как и природа, являются источниками глубокого вдохновения. А в нём ученые нуждаются не меньше художников. И те, и другие, чтобы создать нечто уникальное, должны мыслить и видеть окружающий мир нешаблонно. Это уже потом их научные открытия и художественные произведения становятся для других «золотыми стандартами» и превращаются в технологии. Поэтому для меня любой настоящий музей изобразительных искусств – это собрание не только «золотых стандартов», но и примеров нестереотипного мышления и оригинальных, авторских картин мира. К сожалению, нет возможность посещать музеи так часто, как хотелось бы, но каждое такое посещение становится событием и запоминается надолго. А главное, что после него (или уже во время него) действительно приходят свежие мысли и хочется работать с новой силой! Одним из таких событий стала для меня выставка «Бывают странные сближенья», проходившая в ГМИИ имени Пушкина в январе-феврале прошлого года. Говорят, что сначала её хотели назвать «Древние украли все наши идеи», но потом всё же остановились на пушкинской строчке. Основная цель выставки заключалась в сопоставлении произведений самых различных жанров и эпох, чтобы побудить зрителя самому найти то, что их объединяет: какую-то общую «рифму», основывающуюся на форме, цвете, сюжете или чём-то ещё. Иногда это были отдельные детали, которые просматривались в произведениях не только разных эпох, но и разных культур и цивилизаций. Такие неожиданные параллели в искусстве вызывают и неожиданные ассоциации с собственной работой.

Е.С. Лихачёва (обращаясь к аудитории фестиваля «ТОМ»):

– А зачем вы приходите в музей? Считается, что первый в мире музей (впоследствии Капитолийский музей) был открыт в середине 16 века в Риме и представлял собой собрание антиков Римских пап в новопостроенном общественном здании Палаццо-дей-Консерватори на Капитолийском холме. Чуть позже появляется Палаццо Нуово – ещё один общественный дворец. Но по-хорошему, Палаццо-дей-Консерватори никогда не выполняло тех функций, для которых оно задумывалось. По сути, оно было открытым собранием скульптуры, каковой у римских пап всегда было много. Но чем музей отличается от коллекций? Своей доступностью. Частная коллекция недоступна. И вот музеи множатся уже почти 500 лет. Большинство музеев основываются на частных коллекциях. Например, Государственный Эрмитаж – это вначале коллекция Екатерины II, а потом Николая I. Это их вкус. У Екатерины вкус весьма многообразный. Например, она первая в России начала собирать архитектурную графику. Для неё князь и меценат Николай Юсупов собирал коллекции и покупал альбомы Джованни Баттисты Пиранези. А Екатерина II случайно купила Микеланджело. Таким образом, в России есть подлинная вещь авторства Микеланджело, не вызывающая сомнений. Это мраморная скульптура «Скорчившийся мальчик» в Эрмитаже. Коллекция Эрмитажа абсолютно выдающаяся. Пушкинский музей в такой степени на частных коллекциях никогда не основывался. Хотя, безусловно, важнейшими составляющими музея им. Пушкина составляют коллекция московских купцов Щукина и Морозова. Это выдающееся собрание французских художников-импрессионистов, благодаря которому Пушкинский музей был внесён в список важнейших мировых музеев современного искусства.

Не менее значима и функция музея поизучению искусства. Как правило, эта работа совершенно незаметна для его посетителей. Иногда результатом такой работы является «только» изменение этикетки. Представляете, 30 лет копать, только чтобы поменять этикетку и запись в книге учета поступлений! Это не та «наука открытий», к которой мы все привыкли. Это не наука Индианы Джонса, который в шляпе откапывает какие-то волшебные артефакты и прячет их на каком-то волшебном складе в Неваде.

Получается, что со временем музей вдруг неожиданно превращается в пространство, которое необходимо человеку для того, чтобы отрефлексировать окружающий его мир. Искусство – это высшая степень нервной рефлексии человека! С кафедрой антропологии ТГУ мы могли бы, как минимум, об этом подумать. Вообще, хомо сапиенс появился в тот момент, когда человек посмотрел в гладь воды и понял, что это – он, а не кто-то другой. Когда кошка смотрит в зеркало, она видит другую кошку. А мы видим в зеркало себя. Это история о том, как появляется изображение в период, когда кроманьонцы – люди каменного века – постепенно становятся современными людьми. Тогда и появляется настенная или пещерная живопись. И этот аспект приобщения древних людей к искусству как удовлетворения их базовых потребностей крайне важен. Университет здесь при том, что познание было всегда, хотя наука как таковая сформировалась только в эпоху Просвещения. В первую половину 18 века в Германии жил человек по имени Иоганн Иоахим Винкельман, ставший первым в истории искусствоведом. Он методом описания анализа памятников восстановил возникновение ордерной архитектуры и написал об этом книгу. Теперь мы знаем, что он кое-где ошибался, но тем не менее, он создал науку – искусствознание. В результате этого музеи превратились из мест, где люди удовлетворяли свои эстетические потребности, в места, где люди стали изучать искусство, пытаясь познать себя.

Как работает человеческий мозг? Почему нам что-то нравится, а что-то – нет? Почему мы считаем Рафаэля гениальным, а другого художника не считаем? Как устроено изображение? Всё это должно изучаться на междисциплинарном уровне. Для понимания устройства картинки необходимо понимание устройства человеческого глаза. Для понимания того, как взаимодействуют цвета, нужно знание о цветовом спектре. Без этого вы не поймете живопись. Именно поэтому в какой-то момент искусствознание превращается в междисциплинарную сферу. И музей – это то место, где специалисты при работе с оригинальными артефактами всё это изучают. Конечно, мы заинтересованы в том, чтобы нам помогали. Потому что никто не знает одновременно хорошо и искусство, и физику. Хотя, конечно, по легенде был поэт Валерий Брюсов, который мог прочитать лекцию на любую тему. Он садился, полчаса готовился и – пожалуйста. Но таких людей очень мало. Поэтому сотрудничество с образовательными и научными институциями для нас это не просто подтверждение нашего университетского происхождения, это и обеспечение дальнейшего развития музейного дела, имеющего множество различных аспектов. Это и организация логистики внутри экспозиции. Это поиск нового языка для общения. Это технологии, которые мы внедряем в нашу музейную работу. Например, неинвазивная археология. Раньше для понимания, например сплава древнего топора нужно было высверлить в нём отверстие для взятия пробы, что является утратой предмета. Сейчас, спасибо науке, мы можем не сверлить такой топор, а изучать с помощью спектрометра. Почему для нас ещё важна связь с университетами? В университете человек может получить знание из любой сферы деятельности. Мне кажется, что один способов удержать страну в том состоянии, как сейчас, это формирование единой интеллектуальной среды. Я считаю, что музей – это одно из тех мест, которое эту среду формирует. Именно поэтому мы придаём такое большое значение общению с университетами и сотрудничеству с ними. Интеллект спасал человечество весь 20-й век. Формирование интеллектуальной среды для музея имени Пушкина – это одна из главных его целей!

Из стенограммы выступления

– Эдуард Владимирович, Елизавета Станиславна рассказала на открытии фестиваля «ТОМ» очень много интересного. И всё-таки, что вам показалось из этого наиболее важным?

– Я бы ещё раз подчеркнул мысль Елизаветы Станиславны о том, как важно человеку смотреть на себя в «зеркало» и видеть себя со стороны. И вся палитра возможностей, которые дают человеку для этого культура и искусство, критически важна и для университета. Помню, как мы, ректоры, пришли на защиту Проекта 5–100 в 2013 году, и Герман Оскарович Греф, большой поклонник рынка и член комиссии, у всех нас спрашивал: «А кто ваш клиент?». Тогда у меня в голове пронеслось: «Какой клиент? Мы же университет!». Мы все были в шоке. А дальше последовало: «Не знаете, кто ваш клиент? Всё, идите отсюда. Мы вас снимаем с пробега». Мы тогда все очень сильно растерялись, так как никогда не рассуждали в таких категориях. Мы исходили из идеи образования как общественного блага для настоящих и будущих поколений. Но тогда эта идея ушла на второй план, стала неактуальной. Понятно, что рыночные контексты тоже должны быть. Но они наступили тогда очень быстро и агрессивно. Пошло замещение образования «услугой», пошли темы, связанные с хард-скилс, софт-скилс и тому подобным. Но при этом совсем упущенной оказалась тема саморазвития и самостановления человека. И что важнее всего, профессионализма, умения работать в команде. Многим тогда казалось, что это присутствует как бы «само собой», имплицитно. Но если не сформирована глубина личности, нет ценностей, нет содержания, нет зрелости… Если человек не способен работать со своим потенциалом и живёт, «не приходя в сознание», то нужен ли нам такой человек, который в перспективе должен взять на себя ответственность за будущее страны? Эта тема для нас ключевая. И вот эту «само»-историю мы сразу вписали в модель выпускника, и с этой реальностью работали и работаем целенаправленно. Мы считаем, что только в университете идёт настоящее становление человеческого в человеке. И через инструменты работы с этим потенциалом мы учим студентов быть осознанными «пользователями» самих себя; людьми, которые лучшую версию самих себя созидают каждый день через образование, науку и культуру.

Е.С. Лихачёва:

– Мы тоже через это прошли. Мы тоже оказывали культурные «услуги». Мне понадобилось довольно много времени, чтобы выколотить эту идею из своих коллег в музеях, в которых я работала. Потому что мы не оказываем услуг. Их оказывают где-то в другом месте. Музей обеспечивает великое благо. Музей – это великое изобретение западной христианской цивилизации. До этого нигде музеев как таковых не было. Это чисто европейская «фишка», которая в итоге стала мировой. Как и университеты. (…) Мне кажется, что интеллект не может существовать жёстко в рамках одной дисциплины. (…) Так получилось, что меня периодически зовут в образовательные институции, занимающиеся техническими и естественными науками. В Физтех, например. Или на факультет вычислительной математики и кибернетики в МГУ. И там я регулярно сталкиваюсь с позицией молодых людей, которая лучше всего проявлена в герое одного известного телесериала «Теория большого взрыва». Это физик-теоретик доктор Шелдон Ли Купер, который абсолютно уверен в том, что гуманитарии занимаются всякой ерундой, а вот естественная и точная наука – это совсем другое дело.

Первое: лично я уверена, что абсолютно точных наук не бывает. Любая наука есть область предположений. Если в науке этой области нет, то это не наука, а вера, то есть религия. Если нет области гипотез и «некуда» фантазировать, то это не наука. Соответственно, никаких точных наук не бывает. И гуманитарные науки в этом отношении ничем не отличаются от естественных. (…) Одно и то же явление в разные времена объяснялось по-разному. Например, древние греки считали, что молния – это Зевс, который так разговаривает с ними. А в 17 веке так уже не считали и утверждали, что это физическое явление. Так что точных наук не бывает. Но бывают методы научного познания и методы ненаучного познания. В музейной сфере тоже есть своя методология научного познания. И в истории искусств, конечно, тоже. (…) Студенты иногда спрашивают, зачем им что-то изучать, если это никогда не пригодится им в жизни. Да откуда вы знаете, ЧТО именно вам пригодится в жизни? Вы прозрели свою жизнь до смерти? Если вы отказываетесь от какого-либо знания, вы лишаете себя доступа к живительному источнику. Да, в какой-то момент вы поймете, что не каждое знание нужно делать «своим». Но для того, чтобы это понять, к этому моменту нужно уже довольно многое знать. Чтобы понять, где тебе дают реальные знания, надо обладать неким опытом. В том числе и опытом процесса получения знания.

Второе: я считаю, что не бывают «гуманитариев» и «технарей», но есть люди образованные и не очень. Если гуманитарий говорит, что никогда не слышал про Кеплера, то он не гуманитарий. Он просто человек, который не получил нормального образования. Соответственно, если технарь говорит, что ему неинтересен Рафаэль, то он просто врёт. Я не встречала в своей жизни людей, которым не был бы интересен Рафаэль. Просто иногда этот интерес выражается не в интересе непосредственно к живописи Рафаэля Санти, а например, в интересе к комиксам или кинематографу как видам искусства. В каких-то других проявлениях. В рок-музыке, ещё в чём-то.

Но наступил момент, когда музеи попытались вывести в развлекательную сферу, а университеты – в сферу услуг. И вот здесь-то и стало очевидным, как важно художественное образование. И это не только умение рисовать, хотя это тоже никому не помешает. В классической гимназической системе образования и советской школе нас всегда учили рисовать. Это нужно, чтобы понимать, ЧТО ты видишь и КАК это работает. Умение постигать искусство – это важнейший фактор образовательного процесса. Но к середине 1990-х годов с музеев сняли статус научных организаций. Действительно, какая наука здесь может быть? Хранят там чего-то… Научных же публикаций нет! ВАК вам задания не выдаёт. И сейчас, слава богу, в мозгах что-то произошло. Думаю, что просто выросло моё поколение. Те, кому сейчас от 40 до 55 лет. Поколение, которое застало последние годы советской власти и формировалось в 1990-е годы. Мы как его представители вдруг неожиданно поняли, что вот при таком строго «технарском» подходе, когда образование – это «услуга», а музей – это «развлечение», мы что-то явно упустили. Мы упустили главное – культурно-образовательную среду. Поэтому сейчас объединение музейных и образовательных институций для воссоздания такой среды – это не просто тренд, а необходимость!

Из стенограммы выступления

– Эдуард Владимирович, возникает вопрос: может ли культурно-образовательная среда, создаваемая и поддерживаемая университетами и музеями, конкурировать с цифровой средой? Способна ли современная молодёжь оценить преимущества первой и не утонуть полностью во второй? Нужны ли ей музеи, если они «не для развлечения»?

– Вообще-то ничего в этом плохого нет, если сначала молодые люди идут в музеи «развлечься» или просто «за компанию», потому что неизвестно, когда именно произойдет их Встреча с прекрасным с большой буквы. Неважно, по какой причине они туда идут, так как независимо от этого там может свершиться нечто такое, что изменит и самого человека, и его окружающий мир. Наверное, многим попадались очень похожие по смыслу высказывания разных людей на предмет того, что «современная молодёжь никуда не годится» и «куда катится мир». При этом предлагалось угадать, кому принадлежат эти высказывания. И оказывалось, что одно, скажем, принадлежит историку Гесиоду (VIII век до нашей эры); второе – философу Сократу (V век до нашей эры); третье – писателю Генриху Бёллю (XX век). А ощущение такое, что все эти люди жили в одно время и говорили об одном и том же поколении! В общем, молодёжью были недовольны всегда. Но, как известно, молодость – это недостаток, который довольно быстро проходит.

«Я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, если сегодняшняя молодёжь завтра возьмёт в свои руки бразды правления, ибо эта молодёжь невыносима, невыдержана, просто ужасна» (Гесиод).

«Наша молодёжь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над начальством и нисколько не уважает стариков. Наши нынешние дети стали тиранами; они не встают, когда в комнату входит пожилой человек, перечат своим родителям. Попросту говоря, они очень плохие» (Сократ).

«Надо сказать, что и нынешнее подрастающее поколение никуда не годится, и если вообще существовало когда-нибудь поколение, которое куда-нибудь годилось — в чем я лично очень сомневаюсь, — то это поколение наших отцов» (Генрих Бёлль).

Здесь нужно сказать, что людей, готовых углубляться в профессию, учиться понимать себя и жизнь вокруг, работать со своим потенциалом и так далее, в принципе, не так уж много среди всех поколений. Тот же Маслоу полагал, что их всего около 3%. Современные исследования показывают, что таких людей примерно до 15% в разных обществах и популяциях. Большинство людей живёт, не приходя в сознание, как сказал кто-то из философов. Психолог Дмитрий Леонтьев предложил метафору пунктирного человека, который приходит в сознание только тогда, когда в его жизни случается нечто. Например, какая-то трагедия или нетривиальное событие. До этого он живёт в изменённом состоянии, скажем, в телефоне или компьютере. С этой точки зрения, наша задача через яркое событие, каковым является, например, фестиваль «ТОМ», книжная выставка, концерт, интересная лекция или дискуссия, вывести его из этого «сна наяву». Возможно, даже через обязательность их посещения. Например, все первокурсники должны посетить университетские мероприятия в начале учебного года хотя бы для того, чтобы познакомиться друг с другом, преподавателями, университетскими традициями. Понять, что всё это здесь есть. А дальше тот, у кого срезонировало, уже сам будет в это углубляться. Наша задача обеспечить эту первую яркую встречу и соприкосновение с прекрасным через разные форматы. В том числе и через чтение книги. Именно поэтому у нас в «ядро» бакалавриата вшито чтение великих книг. В ТГУ в рамках проекта «Открытый университет» существует и очень интересный опыт проведения литературных марафонов. Например, несколько лет назад у нас было чтение «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова, «Игрока» Достоевского. Читали вслух буквально нон-стопом с 10 утра и до часу ночи. Я точно знаю, что тогда это «зацепило» многих. Наверняка, «зацепило» бы кого-то и сейчас. Именно через такие необычные форматы мы и должны деликатно вовлекать и втягивать молодёжь в рефлексивную по отношению к себе позицию.

Мы надеемся, что таким необычным форматом и ярким событием для наших студентов и преподавателей станет курс из 25 лекций об искусстве, которые любезно согласилась записать для нас директор Пушкинского музея Елизавета Станиславна Лихачёва. И мне кажется, что мы должны продолжить такие диалоги. Наше общение с сотрудниками музея в процессе фестиваля «ТОМ» показало, что нас действительно очень многое сближает. С разных сторон, но мы смотрим на одни и те же очень важные и сущностные вещи. Представляя различные ведомства – министерство науки и образования РФ и министерство культуры РФ, Томский государственный университет и ГМИИ им. А. С. Пушкина вместе могут создать своего рода «межведомство» по эстетическому образованию и воспитанию молодёжи, что является крайне актуальной, но, как показывает жизнь, очень сложной задачей. По факту, если бы нам дали дополнительно хотя бы 10 бюджетных мест для Института искусства и культуры ТГУ, то мы могли бы пригласить новых специалистов для преподавания и создания новых художественных коллективов и студий или объявить набор на новое образовательное направление, скажем, по организации культурных мероприятий. И тогда мы могли бы «провести» через мероприятия, организуемые в рамках данного направления, всех студентов Большого университета Томска, которых уже сейчас более 70 тысяч человек! Таким образом, вместе с музеем мы могли бы разработать новаторскую для страны образовательную модель, при которой учреждение Минобрнауки и Минкульта РФ, объединив свои потенциалы, сложили бы комплементарную историю, когда, условно говоря, сумма «два плюс два» не равна четырём, а сразу возрастает по экспоненте.

Возвращаясь к фестивалю «ТОМ», хочется заметить, что при всей насыщенности его программы, многое обсудить мы всё же не успели. Например то, как красота влияет на процесс познания и формирование человека. И вообще, что такое красота? Каковы её критерии в наше время? Когда-то на эти вопросы пытались ответить герои платоновских диалогов философ Сократ и софист Гиппий Больший. В XIX веке их ставил перед собой Николай Чернышевский в своей диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности». Давайте и мы проведём следующий диалог ученых и художников на тему красоты. Не будем забывать, что только она и может спасти мир.

Ректор ТГУ Эдуард Галажинский,
член Совета по науке и образованию при Президенте РФ

Записала беседу и подобрала справочный материал Ирина Кужелева-Саган