– Эдуард Владимирович, как Вы знаете, на всех крупных мировых и отечественных форумах, каких бы сфер они ни касались, говорится о скорости происходящих в них изменений. Совершенно очевидно, что высокий рейтинг страны в наше время определяется способностью ее экономики и финансовой системы поддерживать высокую скорость внедрения новейших технологий в массовых масштабах. В свою очередь, рейтинг вуза зависит от скорости реализации новых образовательных программ, научно-исследовательских проектов и публикационных процессов. Успешность и востребованность конкретного специалиста, соответственно, во многом обусловлены скоростью его переобучения и адаптации к постоянно изменяющейся внешней среде. Сегодня самое страшное для страны, вуза и специалиста – это быть дауншифтером или, тем более, аутсайдером в гонке за новыми знаниями и технологиями. При этом само знание, благодаря новейшим информационным и другим технологиям, обновляется уже настолько быстро, что выражение «владеть современными знаниями» просто теряет смысл. Как, по Вашему мнению, должны реагировать на эти вызовы университеты?

– Да, нам «повезло жить» не просто в эпоху перемен, а в эпоху очень быстрых перемен. Согласно «кривой удвоения знаний» Бакминстера Фуллера, до 1900 года человеческое знание увеличивалось вдвое примерно каждые 100 лет. С конца Второй мировой войны это стало происходить каждые 25 лет. Несмотря на разные темпы роста различных сфер знания, сегодня оно удваивается, в среднем, через 13 месяцев. Исследователи корпорации IBM утверждают, что благодаря развивающемуся «интернету вещей», уже в ближайшем будущем это будет происходить два раза в сутки. Безусловно, такая суровая реальность и еще более суровые перспективы заставляют университеты разрабатывать и воплощать новые образовательные и научно–исследовательские стратегии, учитывающие не только очевидные для всех тренды, но и глубинные факторы. Если ориентироваться только на то, что востребовано здесь и сейчас, можно проиграть в будущем.

– А может, уже пора сдаваться? Ведь ни один человеческий мозг и даже такая крупная интеллектуальная корпорация, как университет, не способны перерабатывать с подобной скоростью без конца удваивающиеся мега-объемы знания, чтобы генерировать еще более новое знание.

– Сдаваться пока рано. Во-первых, когда говорится об экспоненциальном росте знания, речь идет не только о знании научном. Большую его часть составляет информация и так называемое повседневное знание. Во-вторых, если иметь в виду ускорение роста непосредственно научного знания, то надо понимать, что существуют разные его уровни. Иначе говоря, новые теории струн или квантового поля не могут появляться каждые 12 часов, как бы быстро ни развивался при этом «интернет вещей». Чем выше уровень научного знания, чем оно фундаментальнее, тем реже происходит его удвоение. Кардинальное же его обновление, или то, что мы называем «научной революцией», случается еще реже. Примерно то же самое происходит и с философским знанием. Другое дело – это научно-прикладное знание, которое благодаря новым технологиям действительно может развиваться очень быстро и, в свою очередь, создавать еще более новые технологии.

– Можно ли тогда сказать, что прикладное научное знание – это знание «быстрое», а фундаментальное научное и философское – «медленное»?

– Думаю, можно. Хотя есть и другие трактовки «быстрого» и «медленного» знания. Впервые эти понятия ввел американский ученый-эколог и писатель Дэвид Орр. По его мнению, культура «быстрого знания» («fast knowledge») предполагает следующее. Научное знание – это всегда измеряемое знание. Между знанием и информацией нет особых различий. Чем больше информации, тем лучше. Настоящее знание не ограничено спецификой условий его применения. Приобретение знания свободно от каких-либо обязательств за последствия от его использования. Прикладное знание всегда «лучше» знания абстрактного, так как его можно применять на практике. Мудрость не имеет особого значения, поскольку не поддается точному определению. Благодаря постоянно эволюционирующим технологиям человеческая способность перерабатывать растущие горы информации может быть беспредельной. Отсюда «быстрое знание» – это еще и, в буквальном смысле, мгновенно получаемое и усваиваемое знание.

Культура «медленного знания» («slow knowledge») исходит из прямо противоположного. Знание и информация – не одно и то же. Скорость приобретения знания обратно пропорциональна приобретению мудрости. Безответственное применение знаний приводит к разрушению условий, позволяющих процветать любому знанию. Настоящая проблема не в отсутствии каких-либо знаний, а в огромном количестве «лишних» знаний и информации, а также в трудности их усвоения. Мудрость, а не развитость интеллекта, является истинной целью обучения. Цель же самого «медленного знания» – это гармония, устойчивость и сохранение ценностей, придающих жизни эстетический, духовный и социальный смысл. Единственное знание, на которое человек может всегда рассчитывать, – это медленно приобретенное знание, «откалиброванное» в соответствии с конкретным экологическим и социокультурным контекстом.

– То есть «медленное знание», безусловно, предпочтительнее?

– Нет, Дэвид Орр не утверждает, что нам всегда нужно только медленное знание. Существуют подходящие периоды и для быстрого знания. Но он настаивает на том, что в наше время знание генерируется с такой высокой скоростью, которая не позволяет разумно и безопасно его применять и даже просто усваивать. Безусловно, значительная часть недавнего прогресса была обеспечена «быстрым знанием». В результате были решены многие краткосрочные проблемы. Но это привело и к непредвиденным последствиям – социальному и цифровому неравенству, ужасной экологии и изменению климата на планете, росту заболеваемости раком и так далее. Мы до сих пор не знаем, с какими реальными рисками связано развитие искусственного интеллекта, ядерной энергетики, нанотехнологий и прочего. В связи с этим концепция «медленного знания» сегодня выглядит более актуальной, чем когда-либо.

Кстати, идеи Орра очень хорошо сочетаются с концепцией «быстрого» и «медленного» мышления, представленной нобелевским лауреатом по экономике, израильско-американским психологом Даниэлем Канеманом в книге «Думай медленно… Решай быстро». Чтобы принимать верные решения, у человека должен быть определенный баланс обоих типов мышления. Точно так же необходим баланс «быстрого» и «медленного» знания. 

– Да, к сожалению, стереотип об обязательности получения именно «быстрого знания» сформирован на всех уровнях общества и у всех поколений. Причем, не только с точки зрения затрат времени на обучение, но и самого его содержания. Многие видят прямую зависимость между прикладным научным знанием и технологиями, но не видят столь же прямой зависимости между прикладным и фундаментальным научным знанием. Поэтому последнее становится «не актуальным».

По мнению Петерса, кибернетический, или «быстрый» капитализм с его новейшими информационными и цифровыми технологиями, масштабируемостью, расширением взаимодействия, персонализацией и управлением гибкостью выхолащивает университетские системы, связывая их с электронными схемами, функционирующими по математическим алгоритмам. Эти схемы, прежде всего, и являются основой совместных научно-исследовательских партнерских отношений между вузами. Университеты становятся ключевыми игроками в национальных инновационных системах, где конкуренция зависит от скорости, с которой научные знания могут быть сгенерированы, коммерциализированы и превращены в новые продукты, продаваемые на глобальном рынке. Государство, со своей стороны, еще больше подстегивает эту скорость, предлагая вузам быть все более и более предприимчивыми, чтобы компенсировать сокращение государственных доходов. Причем делает это в изысканной форме, создавая конкурентную систему распределения бюджетных средств для вузов. Фактически, сегодня у университетов только два выбора: либо участвовать в этой бесконечной скоростной гонке по производству и коммерциализации знаний и получения ресурсов, либо отказаться от нее, выпасть из конкурентной борьбы и тихо почить с миром.

– Но ведь кибернетический капитализм не только «берет» у университетов, но и дает им новые инструменты для получения нового знания. Например, раньше количество зарубежных источников, используемых при подготовке научных публикаций, было ограничено скоростью «ручного» перевода. Теперь же постоянно совершенствующийся гугл-переводчик снял это ограничение, а значит, несравненно расширил возможности по формированию источниковой базы исследований. 

– Между прочим, многие ученые уже бьют тревогу по поводу такого расширения возможностей, которые дает Google. Например, американский исследователь Шива Вайдьянатан в своей статье «Гуглизация университетов» пишет, что между мировыми университетами и Google возникли отношения, которые можно назвать «неудобной семейственностью». Она выражается в том, что Google перешел на совершенствование или полную замену многих базовых университетских услуг. В частности, он радикально изменил повседневную практику университетских библиотек и почтовых серверов. Благодаря своей прожорливости – включению в себя всего под своим брендом – Google содействовал созданию более бесшовной и демократичной скоростной глобальной информационной экосистемы. Но это также способствовало коммерциализации высшего образования и эрозии стандартов качества научной информации. Кроме того, теперь к Google Scholar обращаются еще и как к «эксперту» рейтинга того или иного ученого на основании индексации его научных публикаций. И мало кто знает, что Google может как понижать, так и повышать этот рейтинг, в зависимости от того, включает ли он в результаты своей аналитики только официально опубликованные работы или и их препринты. Иными словами, авторитетность исследователя сегодня тоже во многом определяется технологической системой. Вайдьянатан призывает университеты изменить условия отношений с Google, навязывающим им свои ценности, изначально чуждые академическому сообществу.

– Неужели все так плохо?

– Все не плохо и не хорошо. Это реальность, в которой мы живем и работаем и которую нужно воспринимать во всем богатстве ее новых технологических возможностей и рисков, связанных с ними. Вряд ли кто сегодня добровольно откажется от использования в своей академической деятельности богатейшего инструментария, предлагаемого Google. Но нельзя доверять ему абсолютно во всем. И особенно тогда, когда дело касается оценки рейтинга какого-либо ученого, его вклада в развитие науки. Или когда возникает необходимость создания надежной источниковой базы для своего научного проекта. Здесь тоже нужна высокая избирательность со стороны его авторов. То, что предлагает Google на скорую руку, не может стать основой не только «медленного», но и «быстрого» знания, претендующего хоть на какую-то серьезность.

Вывод из этого примера такой: человек, работая с любым типом знания, должен всегда контролировать технологии, которыми он пользуются. Иначе они начнут контролировать и оценивать его. 

Беседу с ректором ТГУ Эдуардом Галажинским
вела Ирина Кужелева-Саган

Продолжение следует.