Диалог с Олегом Алексеевым:
Часть 1. Университет как ценностная корпорация
Уже в течение нескольких лет Олег Борисович Алексеев, известный специалист в области территориального развития, корпоративного управления, управления персоналом и инновациями, является одним из внешних экспертов ТГУ. Он часто приезжает в наш университет для участия в официальных мероприятиях, рабочих совещаниях, тренинговых сессиях и оказания консультационной помощи. За время сотрудничества с ТГУ Олег Борисович провел много встреч не только с руководством вуза, но и представителями его различных подразделений. Его знают в лицо все наши администраторы, многие научные сотрудники и преподаватели, а также студенты и выпускники. Они задают ему много вопросов, в том числе и таких, ответы на которые подразумевают информированность эксперта о позиции ректора относительно обозначенных проблем. В результате у Олега Борисовича сформировалась коллекция наиболее важных и сложных, с его точки зрения, вопросов, которые он предложил обсудить мне во время одной из наших недавних встреч. Поскольку они, так или иначе, касаются всех членов университетского сообщества, предлагаю вниманию читателей наш диалог. Его смысл в том, чтобы каждый, кто с ним познакомится, захотел бы сам ответить на эти вопросы.
– Эдуард Владимирович, наверняка вы согласитесь со мной, что как только мы начинаем говорить об Университете, у нас в голове сразу возникают определенные образы: ПРОФЕССОРА, ФАКУЛЬТЕТЫ, КАФЕДРЫ, УЧЕНЫЕ СОВЕТЫ, АУДИТОРИИ–АМФИТЕАТРЫ, АКАДЕМИЧЕСКИЕ РИТУАЛЫ… Это всё, что существует в университете еще с гумбольдтовских времён. И это то, что является непреходящей ценностью для каждого университета. Или, по крайней мере, являлось таковым до эпохи массовизации высшего образования, с приходом которой перечисленные ценности стали казаться многим «архаическими рудиментами». Томский государственный университет, отмечающий свой 140-летний юбилей, уже давно вступил в эту эпоху. Насколько современный Томский государственный университет отличается от Императорского Томского университета, созданного в 80-х годах 19-го века? Это совсем два «разных» университета или у них есть что-то общее?
– Я думаю, что общее, несомненно, есть, хотя его сохранение в наше время глобальных вызовов и постоянных изменений становится всё более и более сложной задачей. К сожалению или к счастью, но для Томского государственного университета нет альтернативы: «стать таким, каким он не был, иль остаться тем, кем был» (по аналогии с песней Константина Никольского). Университет с большим будущим просто обязан меняться. Но при этом нечто должно оставаться неизменным. Это «нечто» и есть ценности университета, включающие, среди прочего, трепетное отношение к ПРОФЕССОРУ, КАФЕДРЕ и АКАДЕМИЧЕСКИМ РИТУАЛАМ. Иначе университет перестанет быть университетом. Возможно, при отсутствии этих классических атрибутов он и не умрёт, но мутирует уже во что-то другое.
Как известно, все традиционные университетские ценности были порождены дисциплинарным подходом к организации образования и науки. А носителями дисциплинарных знаний изначально были учителя, профессора, кафедры. Однако, несмотря на доминирование (пока ещё) и в Школе, и в Университете дисциплинарного подхода, цели и задачи этих двух типов образовательных учреждений принципиально отличаются. Школа обеспечивает общее образование человека, а Университет – формирует онтологию его жизненного мира.
Печаль сегодняшнего дня в том, что Университет вынуждают функционировать в логике неолиберализма и прагматизма, сводя его задачи преимущественно к формированию востребованных работодателями профессиональных компетенций. Но для этого действительно уже не нужны ни кафедры, ни профессора. Здесь требуются, скорее, учебные мастерские и наставники-практики. Собственно, в преодолении этого противоречия (между начальной миссией Университета и «утилитарностью» его сегодняшних задач) развивается и закаляется наш Томский государственный университет во второй фазе своего бытия, обозначенной вами как «эпоха массовизации высшего образования». Несмотря на эту массовизацию, ТГУ продолжает работу над тем, чтобы его выпускники могли самостоятельно мыслить, развиваться, быть исследователями, изменять себя и свою жизнь. Но критическое мышление и самостоятельная позиция быстро не формируются. Для этого необходимо не менее 4–6 лет, начиная с 17–18–летнего возраста как одного из самых сенситивных. И вот здесь-то и нужны профессора и кафедры как носители академических ценностей и свобод.
Как показали еще Сократ и Платон, человеческое мышление лучше всего развивается в живом диалоге. И даже если профессор – как лектор и научный руководитель – передает иногда «устаревшие», на взгляд студентов, знания, его никогда не заменит даже самый совершенный Siri – «разумный голосовой помощник», поскольку профессор транслирует определенный образ жизни и ценности. То есть то, что составляет «геном» университета и что можно получить только в университете. Для ТГУ это открытость, фундаментальность и классичность.
– В животном мире трудно представить, чтобы мышь в результате своей эволюции стала размером со слона. Тем не менее, в социально-управленческой сфере такие задачи ставятся сплошь и рядом. Университеты, задуманные изначально как элитные, а значит, по определению, небольшие образовательные учреждения, в наше время превратились в огромные поточные производства дипломированных специалистов. Между тем, основатель феноменологии Эдмунд Гуссерль ещё более 120 лет назад говорил, что размер – это онтологический признак объекта. С этой точки зрения, Императорский Томский университет и Томский государственный – это, всё-таки, два разных университета. Вы говорите, что преемственность между ними существует. И я пониманию, ЧТО именно вы имеете в виду. Но вы же не станете спорить с тем, что при переходе от элитного высшего образования к массовому что-то утратилось? Не могли бы вы привести примеры таких утрат в силу того, что нынешний размер ТГУ не соответствует первоначальному размеру Императорского университета?
– Мы же все понимаем, что логика массовизации высшего образования необратима. Если раньше в вузы шли не более 15% выпускников школ, то теперь в ряде стран их количество увеличилось до 70%. А в Японии, где существует культ образования, в университеты поступают почти все 100% выпускников школ. Иначе говоря, «всеобщее высшее» – это почти данность. И нужно думать уже о дифференциации самого высшего образования. Собственно, один из основных вызовов нашего времени и заключается в том, чтобы в условиях массового высшего образования создать возможности для настоящего элитного обучения. И надо признать, в некоторых случаях это получается. Именно такой опыт и представлен в книге президента Университета Аризоны (ASU) Майкла Кроу и историка образования Уильяма Дэбарса «Модель нового американского университета».
В начале 2000-х Майкл Кроу предложил новую концепцию государственного исследовательского университета. В результате фундаментальной перезагрузки ASU превратился в мировой научно-образовательный центр с 70-ю тысячами студентов, сочетающий высочайшее академическое качество с широким доступом к образованию для всех, кто хочет учиться. Кроу подчеркивает, что в результате соответствующих институциональных изменений и массовые университеты могут решать суперзадачи, которые еще совсем недавно были под силу только исключительно элитным университетам. Кстати, нашу модель Томского государственного университета мы называем «классическим университетом в неклассическое время», порождающим сложность и обучающим в ней жить.
– А можно ли совместить элитность и массовость в наших – российских – вузах и конкретно в Томском государственном университете? Я предполагаю, что даже с позиции ректора трудно ответить на этот вопрос.
– Тем не менее, я попытаюсь это сделать. Для реализации обозначенной вами задачи нужна принципиальная избыточность. Университет должен быть сложным и избыточным, но это очень дорого. Вы спрашивали, что именно было утрачено Томским государственным университетом со временем. Была утрачена именно эта избыточность. Но это не только наша утрата. Её понесла вся система отечественного высшего образования. Реальность такова, что в силу причин экономического характера университеты вынуждены сегодня фокусироваться только на самых ключевых вещах и отказываться от всего «второстепенного». А настоящий университет всегда избыточен, что и обусловливает возможность реализации индивидуальных образовательных траекторий. Это и есть элитность образования, заключающаяся в свободе выбора каждым студентом именно тех дисциплин, которые ему нужны и интересны. Границы между образовательными направлениями должны быть проницаемы.
Например, в мои студенческие годы можно было прийти на лекции, читавшиеся на других потоках – курсах и факультетах. И никто и никогда не спрашивал, почему ты туда пришел. Это было частью университетской культуры: если человек хочет получить те или иные знания, то его никто не спросит, по какому праву он решил их получить и почему он считает, что ему должны уделять отдельное время и внимание. Преподавателями и студентами двигал, прежде всего, интерес к науке.
В этом смысле переход на систему высшего образования, эффективность которой измеряется, преимущественно, в количественных показателях по аналогии с экономической эффективностью, разрушает такие академические ценности, как бескорыстное служение науке и свобода выбора индивидуальной образовательной траектории. Это не может не вселять тревогу. Олег Борисович, а что, по вашему мнению, уходит из университета?
– На мой взгляд, уходят, прежде всего, правила поведения, характерные для тех, кого раньше называли элитой общества. Невозможно представить, чтобы в императорском университете профессор обращался к студенту на «ты».
– А знаете, когда я учился в университете, мы часто ходили в гости к своим профессорам. И они обращались к нам на «ты», и нас это ничуть не обижало. Мы были как члены их семей и очень этим дорожили.
– Вы говорите уже про советское время. А я имею в виду дореволюционное, когда разговор между профессором и студентом был разговором двух ГОСПОД, равных по своему статусу. Такие высокие отношения были характерны раньше для любого университета как места воспроизводства и трансляции культуры.
– Позволю себе возразить. Несомненно, есть ценности, присущие всем университетам. Например, сама идея равенства. Но стили общения преподавателей со студентами в различных академических сообществах могут отличаться. В нашем университете во все времена студент мог и может остановить профессора в коридоре, чтобы задать ему вопрос, который его волнует. И профессор всегда обсуждал и, я уверен, будет обсуждать с ним этот вопрос или попросит подойти в более удобное время. Это, если хотите, наша университетская традиция, оставшаяся с дореволюционных времен.
А вот, скажем, в медицинском сообществе было иначе. Когда я пришел в клиническую психологию, я решил как-то остановить в коридоре академика Валентина Яковлевича Сёмке и о чём-то его спросить. Он на меня посмотрел так, как будто я сделал что-то из ряда вон выходящее. Как я потом понял, именно это я и сделал (с точки зрения этики медицинской образовательной системы): позволил себе, рядовому аспиранту, остановить в коридоре академика! Для нашего университета внеаудиторное обращение студента к профессору – это норма, а в медицине, как в армии, существует достаточно жесткая субординация. Это не хорошо и не плохо, это просто разные корпоративные культуры, наследуемые из поколения в поколение.
Продолжение следует.